О свободе слова, о стажировке в Америке, о любви к журналистике и о том, почему не продолжила династию родителей – не стала доктором, - мы беседуем с Ниной Васильевной.
Оценка коллег
Елена Лоскутникова, АиФ-Забайкалье: «Какие материалы были представлены на конкурс Союза журналистов России?»
Нина Коледнева: «Премию «Золотое перо России» мне присудили «за победы в конкурсах СМИ» на протяжении последних 20 лет. А это победы в конкурсах «Патриот России», «Моя малая родина», и, конечно же, «Сибирь – территория надежд».
Работы представляла разные. Журналистские расследования о второй мировой войне, аналитику о БАМе, о целине, об экономических и социальных проблемах на севере, а также очерки о людях разных профессий - о тех, кто является «солью» нашей сибирской земли: об учителях, врачах, художниках».
- Чем, на ваш взгляд, материалы «зацепили» строгое жюри?
- Оценку коллег (по сообществу организаторов конкурса «Сибирь – территория надежд») знаю. В моих очерках, по их мнению, показаны реальные люди – с их болью, терзаниями, прорывами и находками в своей профессии, со своей неповторимой судьбой. В аналитике, на их взгляд, не боюсь поднимать глубинные социальные проблемы, показываю выход из тупика.
- Что вам помогает в работе журналистом?
- В работе журналиста мне помогает подход к теме, освоенный на исторических практикумах. Я собираю факты, разыскиваю и исследую известные и только открытые документы, записываю свидетельства очевидцев и участников событий. Именно так работала по теме «Неизвестные страницы войны СССР с Японией в августе 1945 года».
А к теме «Проблемы народов Севера» вплотную приступила, лишь исколесив мир, пожив на Аляске бок о бок с эскимосами, а в Северной Америке – с индейцами. Старалась в свои отпуска попасть на север Читинской области или Бурятии, погостить у оленеводов, а при сплаве по Витиму – делать остановки в стойбищах эвенков-охотников. Так мои знания по антропологии обрастали плотью, а в журналистских зарисовках и очерках начинала пульсировать кровь, то есть появлялась настоящая жизнь.
Из семьи медиков
- Интересно узнать, как вы выбрали профессию журналиста? Насколько мне известно, вы родились и выросли в семье медиков…
- Журналистика – один из способов самовыражения, возможность поведать людям о том, что чувствую, поделиться своими открытиями.
Мои родители, да – врачи. Причём, как говорится, врачи от Бога. Мама, Герасимова Валентина Петровна, 17 лет отдала Северу. В военные годы сумела построить в северном эвенкийском селе амбулаторию при больнице, открыла лабораторию, вела курсы подготовки медсестер. Впоследствии её назначили главным эндокринологом Читинской области. Она стояла у истоков создания областной эндокринной службы, маме удалось «вырастить» специалистов, организовать мониторинг заболеваний, оснастить медицинской и диагностической аппаратурой эндокринную службу. А меня с раннего детства больше манили кисть и перо. Это наследственное. Мамин младший брат Виталий был одаренным художником. Но он погиб в декабре 1943-го под Сталинградом. Мамина сестра вышивала, ее вышивки – те же картины, со своим свежим взглядом на мир, многоцветьем и мощной энергетикой, завораживающей зрителей. А мама? Врачебная работа не оставляла ей времени для творчества. Сколько помню, она убегала в больницу на рассвете, возвращалась за полночь. Выходные дни – не исключение. Мама работала до 78 лет (ее приглашали, упрашивали помочь во время прорывов). И только когда ей исполнилось 80 лет, и появилось свободное время, я попросила ее написать воспоминания о жизни на севере. Для меня явилось неожиданностью: мамины записки были готовым литературным произведением, стиль – легкий, интрига захватывающая.
- Ваш папа был тоже врач.
- Мой отец Василий Михайлович Коледнев учился в Ростове на Дону в медицинском институте. В двадцать девятом из-за студенческих волнений (он был старостой группы, и его признали зачинщиком) его сослали на Север страны. Так он оказался в селении Тупик, Тунгиро-Олекминский эвенкийский округ. Студента-медика определили фельдшером на факторию в Тупике. Лечил оленеводов, охотников-эвенков от простуды, правил переломы после «объятий» медведей, принимал у женщин роды…. Он был единственным медиком на весь таежный край. Василий был из семьи краснодеревщиков, понимал в строительном деле. Взялся на берегу реки Бугарихты строить больницу. Заготовленные бревна прежде сушил в течении года. Этот больничный корпус до сих пор цел в Тупмке: его не ведет от мерзлоты, нет ни плесени, ни грибка…
В 1939 году отца перевели в Тунгокоченский район (район был только что образован – после расформирования Тунгиро-Олекминского эвенкийского округа), назначили заведующим райздравотдела. Больница на 20 коек – одно название, медицинского оборудования никакого, медперсонала нет. Отцу пришлось комплектовать кадры (В военное время!), «выбивать» оборудование – всё отдавалось в эвакогоспиталя. Но, благодаря его хозяйской хватке, к сорок четвертому году при больнице действовала оборудованная лаборатория, была пристроена амбулатория, удалось раздобыть жарочный шкаф – в районе была сильная обовшивленность населения, и даже перевезти рентгенаппарат из села Калакан, прежней столицы эвенкийского округа (там больницу закрыли).
В 1949 году отца арестовали, сфабриковали дело об экономической диверсии, припомнили и участие в студенческих волнениях, сослали в Магадан. Вышел на свободу лишь после смерти Сталина. В лагерях работал хирургом, ампутировал заключенным обмороженные конечности. После освобождения прожил недолго, сердце было надорвано. В Тупике его помнят как своего первого врача. В Тунгокочене – как человека, старавшегося всеми силами сберечь здоровье женщин: где мог – подменял, отдавал вдовам всю свою зарплату, сам месяц тянул на морковном чае (на заготовке дров, при разносе «похоронок»).
«Не фантазируй! - говорили учителя
- Когда состоялась ваша проба пера?
- А моя проба пера началась с одиннадцати лет. Мы тогда переехали в Читу, я училась в школе № 4, считавшейся в то время «элитной». Но тосковала по Северу, по оставленному селению, где жители не признавали запоров на дверях своих домов, и души их тоже были открыты любому. На уроках литературы, когда была возможность написать сочинение на свободную тему, я мысленно возвращалась на малую родину. Гневное «резюме» учительницы литературы под моими экскурсами на Север из раза в раз повторялось: «Не фантазируй! Всё равно лучше Гоголя не напишешь!». К счастью, для меня авторитетов в этом вопросе не существовало, и запрет учительницы литературы «выражать эмоции на свой лад» не повлиял на мою дальнейшую судьбу, и на выбор профессии.
Когда пришла пора выбирать вуз и будущую специальность, я остановилась на Томском госуниверситете – старейшем в Сибири, славящемся «школой историков»: в Томск в сталинско-бериевскую эпоху ссылали на «перевоспитание» историков-еретиков, профессоров и докторов наук из Москвы и Ленинграда, бывших лучшими умами не только нашей страны – человечества. И мне посчастливилось учиться у некоторых из них. Хотелось ухватить и археологию, и антропологию, и новейшую историю.
- Занимались сразу на двух кафедрах?
- Да, на двух кафедрах одновременно - «Археологии» и «Новейшей истории», соответственно, и готовила две курсовые. А ещё научный кружок, и тема «шаманизм», а летом археологические раскопки на Оби, Енисее, в Хакасии… Занятия историей, как путешествия на машине времени, помогали мне унестись в прошлое, и в то же время понять глубинные процессы в политике и экономике в настоящем времени.
Я всегда признавала – и признаю! - только факты, свидетельства летописцев, документы. А вот «художественные вымыслы» на исторические темы меня настораживают. Такие произведения, как правило, высвечивают дилетантизм автора, или вкусовой отбор фактов.
Кризис в голове
- Среди своих журналистских работах можете выделить лучшую?
- Пожалуй, когда на странице газеты … не появилось ни одной строчки. В редакцию военной газеты «На боевом посту» пришел старичок с пачкой бумаг – отписок. Фронтовик жил в глухом селении, где даже не было фельдшера. А у него в черепе застряла с военных лет пуля, и нужно было неусыпное наблюдение медиков (нейрохирургов) из областного центра. По бумагам старый человек уже четыре года числился первоочередником на получение квартиры в Чите. Но очередь не двигалась. Я забрала письма (официальные ответы на запросы фронтовика) и отправилась с ними в облисполком (при советском строе существовала такая организация). Выяснилось, что фамилии этого ветерана в очереди на получение жилья не было вовсе! Чем не тема для разгромной статьи? Но мы с сотрудниками облисполкома заключили негласное соглашение: они в самое ближайшее время выделяют израненному в боевых действиях фронтовику войны жилье, а я… храню молчание. Для журналиста важнее всего действенность от его публикаций. Или без них. По истечении десяти дней после визита в облисполком мой подопечный фронтовик получил благоустроенную квартиру в Чите. О подоплёке событий ни его самого, ни своих коллег я в известность не ставила.
- Сейчас много говорят о кризисе журналистики. Вы согласны?
- Кризис? Я бы назвала это иначе – конкурентная борьба за медийный рынок. В 2000 г. я стажировалась по антропологии в Америке, штат Аляска. Но искала встречи с журналистами Анкориджа, и эта встреча состоялась. В доверительной беседе с американскими коллегами зашла речь о кризисе журналистики – в этом вопросе, к слову сказать, Америка впереди нас на 17-20 лет. Журналисты с Аляски сетовали, что электронные СМИ неуклонно вытесняют печатные. На весь Анкоридж с тремя миллионами жителей (на момент нашей дискуссии) оставалась не ликвидированной одна(!) еженедельная газета (толстушка). А ее сотрудники были вынуждены искать приемы, как «зацепить» читателя, заставить его дочитать объемную «гвоздевую» статью или пространный репортаж, интервью до конца. Большинство читателей пробегают глазами первые абзацы – а! всё предсказуемо, - и… откладывают газету в сторону. Чтобы подобное не случилось, статью (репортаж, интервью) аляскинцы разбивали на фрагменты. Первый фрагмент прерывался на самом интригующем месте. Продолжение - на следующей, и опять – на следующей странице. А вместе с поиском продолжения, рассчитывали корреспонденты, читатель обратит внимание и на другие материалы, размещенные на полосах. У «электронщиков» преимущество: новость появляется в тот же день или даже час (после произошедшего события). Печатные СМИ не так разворотливы, и, следовательно, в подаче информации проигрывают. Поэтому, советовали коллеги, первыми попавшие под колеса конкуренции, упор теперь следует делать на аналитику, и на талантливо поданные, ярко написанные репортажи и интервью. Совершенствовать технику «продажи» материала. Тут не бывает мелочей. И разбивка статьи не единственный метод. Необходим броский, «цепляющий» заголовок, ключевые, выделенные абзацы или мысли из этой статьи. Но самое главное (!) – неординарная позиция автора, глубинное знание материала, и отточенное Слово.
В 2002 году мне пришлось стажироваться в газете «Амарилло Глобал Ньюс», в штате Техас. И снова столкнулась с «кризисом журналистики». Сотрудники газеты были в панике: теряем читателей! И началась лихорадочная борьба за подписчиков. Для начала был проанализирован их возраст. Потеряна молодежь? Следовательно, ее интересы не учтены. На страницах газеты немедленно начали размещать расписание футбольных и баскетбольных матчей – «манок» для подростков и молодых людей. Для читателей среднего и старшего возраста ввели рубрику «рассказываем о вашем близком человеке». Например, в семье техасца дети стали студентами престижного вуза, но в другом штате, а это большие расходы. Вот и диалоговая площадка «Легко ли быть молодым», а в качестве комментаторов - герои дня, сыновья техасца, поделившегося семейной новостью со своей «домашней» газетой. А этот почтенный старичок ушел в мир иной, но родственникам хочется напомнить горожанам, что в его жизни было немало событий достойных удивления и восхищения… И корреспондент отправляется – по подсказанному читателями адресу! – готовит очерк о почившем бозе техасце. В Амарилло жителей не так и много, около миллиона. Короче, большая деревня (как и Чита, впрочем): каждый или родственник, или сослуживец, или сосед. Ну как не прочесть материал о соседе?
Но вот по соседству расположен штат Нью-Мексико, и резервации индейцев. Я во время стажировки сумела попасть в индейскую резервацию, гостила у краснокожих собратьев несколько дней. Журналисты газеты «Амарилло Глобал Ньюс» там не были. НИКОГДА. О захоронении ядерных отходов на землях индейцев не писали. Похоже, тоже НИКОГДА. Репортажей из индейского казино (неподалёку от Амарилло) на страницах этой газеты я тоже не встречала.
Это просчёт газетчиков. И урок. Не только техасским «мастерам пера», вернее, в наше время - клавиатуры на компах. При жесткой конкуренции на медийном рынке важно найти «горячие» темы, и вести их. Читатель это оценит.
Возраст читателей газет у нас в Забайкальском регионе в основном – преклонный. По всей видимости, наши региональные газеты удовлетворяют запросы седовласых читателей и читательниц – в аналитике, в разнообразии тем и жанров. А вот как обстоит дело с молодыми людьми?
На «Круглом столе» о терроризме, проходившем в Чите в прошлом году (его участниками были студенты первых курсов читинских вузов и колледжей и старшеклассники читинских школ, в том числе, юнармейцы), один из застрельщиков дискуссии попросил поднять руки тех, кто читает газеты. Не поднялось ни одной руки. Но при этом старшеклассники с нетерпением ждут выхода своих местных школьных газет, зачитывают их до дыр. Студенты не пройдут мимо студенческого «агитплаката» или стенгазеты. Почему такое предпочтение? Ответ прост. В «доморощенных» самодеятельных газетах речь идёт о них самих, и о том, что действительно волнует молодых людей.
В 20-м веке во Всесоюзной газете «Пионерская правда» учитывались интересы десятилетних читателей, а в «Комсомольской правде» находили ответы на свои вопросы о смысле жизни, и о том, как преодолевать тернии на пути к звездам, четырнадцати и семнадцатилетние юнцы. Сейчас, в том числе и в нашем Забайкальском регионе, эта категория читателей упущена.
Поэтому на вопрос о кризисе в журналистике можно повторить слова профессора Преображенского, героя повести М. Булгакова «Собачье сердце»: «Разруха (читай: кризис) не в клозете, а в головах».
Власть не критиковать?
- Хватает ли, на ваш взгляд, представителям краевых СМИ свободы?
- Свобода прессы заканчивается, как только кто-нибудь из авторов сайтов или блогов наступает на карман региональных чиновников или бизнесменов. Да что далеко за примером ходить! В рамках «круглого стола», посвященного взаимоотношениям власти и СМИ (проходил в феврале этого года) чиновники отчитывали журналистов за то, что те назвали сумму зарплаты Забайкальского омбудсмена. «Вот это – ни к чему!». Другой случай из той же серии: руководство одной из компаний подало в суд на блогера за то, что тот указал в своём блоге зарплату управляющего и топ-менеджеров этой кампании. Получается, «небожители», как и «слуги народа», у нас неприкасаемые? Во всяком случае, такую политику формируют региональные власти.
- Потому критики в адрес властей мало.
- Штрафы за «недостоверную информацию» и за моральный ущерб «героям» критических статей – запредельные. У журналистов, чтобы выплатить такие суммы, жизни не хватит. Зарплаты у работников пера в нашем регионе, во всяком случае, куда скромнее, чем у «неприкасаемых». Доказать же достоверность критики порой крайне сложно. Ну и у пишущей братии срабатывает чувство самосохранения. Проще и безопаснее выдать в очередной номер репортаж о выставке кошек или корреспонденцию о концерте заезжих знаменитостей, к примеру… Гонорар и за критическую статью, и за корреспонденцию «ни о чём» – одинаковый.
А сколько случаев (по России) расправы с неугодными журналистами? С теми, кто поднимал общественность на борьбу с изъянами устройства и существования своих микросообществ... Считаю, что журналисты не защищены законодательно на федеральном уровне.
- Когда, на ваш взгляд, журналистам лучше и легче было работать: сейчас, 20 лет назад, может быть, 30?
- Журналистика во все времена - немыслимо сложное занятие. И немыслимо интересное, увлекательное. Но при условии, что это не ремесло, а призвание.